Ettekanne (skeem) arusaamisest

[Admin]

[Admin]

[Jüri Ginter]

Talgujate haridusfoorumi rühmatöö teemal „Jagatud arusaam“
Tallinnas 22. augustil 2009 Tallinna Ülikoolis

Rühmas osalesid
Jüri Plink – rühmajuht
Sirje Salem
Niina-Inessa Stepanova
Aivar Haller – ettekandja

Grupiarutelu toimus teemal „Jagatud arusaam“. Grupi kooslus kujunes sümboolseks, sest igaüks oli tulnud arutelule täiesti erineva ootusega:
1. Jüri soovis leida rakendust enda teadmistele ja oskustele metoodiku ning süstematiseerijana;
2. Sirje soovis inimesi Jumalale lähemale viia;
3. Niina-Inessa eesti keelt ei osanud, aga soovis siiski paremini mõista Eesti haridussüsteemi, et venelaste integreerumist parandada;
4. Aivar soovis leida mõttekaaslasi, kellega koos arutleda, aru saada ja mõista, mis on takistanud siiamaani eesti haritlasi hariduse põhimõistete osas kokkuleppele jõuda.

Poole tunni möödudes arvas allakirjutanu (Aivar), et ta on täiesti vales kohas ja otsis endamisi põhjendust, et lahkuda seltskonnast ja foorumist tervikuna. Niivõrd erinevate huvide ja arusaamadega inimeste vahel ja veel kahes keeles mingi kvaliteetse ühisosa leidmine tundus minusugusele maksimalistile täiesti võimatu.

Õnneks jätkus tahet paigale jääda, rahuneda, kuulata teiste mõtteid ja hakata mõistma, et ma olen täiesti õiges kohas ja õigete inimeste keskel. Ma mõistsin, et jagatud arusaam saab tekkida ainult oma arusaamade jagamise läbi J. Mul oli natuke piinlik ka - meelde tuli geniaalne Taani filosoof Sören Kierkegaard (http://en.wikipedia.org/wiki/Kirkegaard), kes on aitamise teemat käsitlenud muljetavaldava lihtsusega:
1. Kui tahan õnnestuda inimese aitamisega kindla eesmärgi suunas, siis pean aru saama, kus see inimene on ja sealt alustama. Kui ma seda ei oska, petan iseennast (ja teisi), arvates, et oskan teisi aidata.
2. Selleks, et kedagi aidata, pean ma omama rohkem arusaamist, kui tema, aga eelkõige pean aru saama sellest, millest tema aru saab (ja millesse ta usub). Kui ma seda ei suuda, on sellest, et ma tean ja oskan rohkem, vähe abi.
3. Kui ma tahan näidata, kui palju ma oskan, siis ma olen edev ja kõrk, ja tahan tegelikult abistamise asemel olla imetletud.
4. Tõeline abivalmidus algab alandlikkusega abistatava ees ja seepärast pean aru saama sellest, et aitamine ei ole mitte valitsemine vaid teenimine.

Eesti vanasõna ütleb, et „saad seda, mida külvad“ ja eks ma olin tulnud ikka abi saama, et oma mõtetes suuremat selgust kujundada. Järelikult oli mul vaja anda teistele seda, mida endale soovisin – seega oli mul vaja oma kolleege aidata, et ise aidatud saada. Ja selles olukorras olid Kierkegaardi seisukohad igati asjakohased.

Kas ma suudan endas leida piisavalt meelekindlust ja tarkust, et olukorra keeruliseks muutudes mitte põgeneda sellest ebamugavast suhtest vaid jääda sõna otseses mõttes paigale ja püüda selgust saada probleemi olemuses? Jagatud arusaam saab alguse arusaamade jagamisest, mille õnnestumise peamine eeldus on tahe ja oskus kuulata!

Püüdsin keskenduda ja kuulata ning seeläbi teistest aru saada. Kuulates mõistsin, et oma tavapärase keelekasutusega „tarka juttu ajades“ jään hätta ning seepärast püüdsin oma mõtteid vormistades konkreetsetele inimestele võimalikult lihtsalt ja selgesti mõistetav olla. Kuna ma juhustesse ei usu, siis tuleb mainida, et päev varem olin lugenud Vene sotsioloogia ühe rajaja, Vladimir Aleksandrovitš Jadovi intervjuud teemal „Teadlased peavad inimeste poole pöörduma mõistetavas keeles“ (vaata originaali Ученые должны обращаться к людям на понятном им языке, mis on lisatud sellele kirjale failina). Mul on suur rõõm teada, millest vanahärra räägib, sest olen oma elus kohanud vaid üksikuid sama lihtsa, kujundliku ja hooliva kõnepruugiga teadlasi, kuid seda on Jadov. Seega püüdsin oma kõrgelennulisi ideid maale lähemale tuua J.

Alustasime oma grupi arutelu küsimusest, miks on tähtis et mõiste määratlemine oleks täpne ja selge? (Alljärgnev tekst on pildil nähtava selgituseks ja vastupidi). Leidsime, et kaks inimest võivad samast tekstist üsna erinevalt aru saada ja põhjuseks on see, et nende jaoks kujuneb teksti tähendus ja arusaam läbi neile omase mõttemudeli. Teisalt mõjutab eri inimeste jaoks tähenduse tekkimist nende senine kujutlus käsitletavast.

Seejuures jõudsime koos jagatud arusaamani, et nimetatud mõttemudelid ja kujutlused vormuvad noore inimese jaoks erinevatel põhjustel (kodu ja pere tähenduse ja rolli drastiline muutumine jne) just koolis. Kas kool annab noorele nn „lõpliku tõe“ tunnustega mudeli ja kujutluse või vahendab ta noorel inimesele valikuvabaduse ja vastutamise võimaluse ning õpetab neid mõlemat kasutama, et seeläbi väärtuslikke kogemusi saada ja kuivade faktide asemel elutarkust koguma?

Kui otsisime vastust sellele, et kuidas siiski on saanud tekkida tänane olukord, kus isegi eesti haritlased ei ole hariduse põhimõistete osas seni kokkuleppele jõudnud, siis leidsime, et see on olemasoleva haridussüsteemi määratlemata jätmise tagajärg. Mida Juku ei õpi, seda Juhan ei tea. Vähesed on õppinud nägema haridussüsteemi kui tervikut, enamus inimesi peab selleks kooli.

Mõtlesime koos säärastele mõistetele nagu haridus, probleem, hindamine, subjekt jne. Loomulikult on sisuliselt võimatu leida neile mõistetele ühte ja ainuõiget tähendust, sest elu on pidevas muutuses. Seepärast on üsna ebatõenäoline, et meie väike seltskond oskaks leida kasvõi mõnelegi nimetatud mõistetest määratluse, mida ühiskond üksmeelselt heaks kiidaks. Mida me siis teha saame?

Oma töögrupis jõudsime järeldusele, et keskendume asjadele, mis sõltuvad meist. Saame alustada sellest, et pakume välja ühe võimaliku käsitlusloogika, mis meie meelest aitab korrastada mõistete käsitlemist. Nimelt usume, et üksteise mõistmise võimalikkust suurendab see, kui oma mõistet selgitades viitame, millest see mõiste (näiteks Haridus) sõltub ja siis jätkame selgitusega, mis omakorda sellest mõistest sõltub? See lähenemine annab mõistele palju avarama käsitluse kui pelgalt fikseeritud „lõplik tõde“. Ja üksiti loob võimaluse sellest avarusest leida kahe erineva tõlgendaja tarvis ka ühine osa.

See käsitlusloogika tugineb Ülo Vooglaiu seisukohale, et mõistet selgitades on otstarbekas vaadelda tema kujunemise ja mõju koostoimet ehk vaadelda seda mõistet kõigepealt dünaamikas kui protsessi ja seejärel kui fenomeni. Meile tundub, et ainuüksi juba selle lihtsa käsitlusloogika rakendamise kaudu õpiksime looma olulisi seoseid ja avardama võimalust läbi selle seostamise erinevate vaadete vahel ühisosa leida.

Üksiti jõudsime seisukohale, et säärane ühisosa leidmise võimalikkusele suunatud fookus viib tähelepanu oma „tõemõõgaga“ vehkimise pealt püüdele mõista. Aga mõistmine on esmane eeldus usalduse ja sallivuse tekkimiseks. Edasi saame rääkida juba ühisusest ja koostööst. Säärase ühe ehk ainuõige tõe (riiklik õppekava?) asendamine haridussüsteemis avara valikuvõimalusega loob olulise eelduse ka selleks, et meie koolis hakatakse väärtustama ja hindeid panema senise individuaalse ponnistamise asemel koostöövõimaluste leidmise ja kasutamise oskuste eest.

Sirje jutust koorus välja, et meie tänase kriisi põhjuseks on vaimsuse devalveerumine, mille tagajärjeks omakorda on see, et inimesed on minetanud usu. Niina-Inessa avaldas arvamust, et meie majanduskriisi tegelik põhjus on 3D kriis (Дух, Доверие, Доброта ehk vaim, usaldus ja headus). Jõudsime ühisele arusaamale, et oleme läbi vaimse kriisi jõudnud sinnamaale, et ei usalda enam kedagi, isegi mitte iseennast. Ja seeläbi oleme lakanud olemast hoolivad ja heatahtlikud. See, mida me täna nimetame masuks, on selle kõige tagajärg.

Jäi veel küsimus, et kuidas me sinna vaimsesse kriisi sattusime? Meie jõudsime oma töörühmas arusaamani, et selle on tinginud meie ühiskonnas laiemalt ja seetõttu ka haridussüsteemis jätkuvalt konkurentsi ja üksikisiku individuaalse pingutuse ülistamine ning koostöötahtest ja –võimest tähtsamaks hindamine. Meile teadaolevalt saavad noored koolis kaugelt üle 95% hinnetest just nimelt individuaalse pingutuse eest ning koostöötahe, -võime ja –oskus jäävad välja kujunemata.

Siinkohal saime aru, et oleme oma töörühmas igaüks oma ootustest lähtuvalt avastanud selle, mis aitab jagatud arusaamani. Ja veel enam – me olime selle arusaama just praktikasse rakendanud! Otsustasime soovitada nii endale kui teistele edasiseks:

1. Õppigem kuulama, tähele panema ja avastama;
2. Püüdkem luua uusi seoseid, aru saada ja mõista;
3. Otsigem sarnast ja ühendavat;
4. Tundkem rõõmu, et oleme erinevad ja saame teineteist täiendada!

Kolleegide nimel Aivar Haller

[Jüri Ginter]

Ученые должны обращаться к людям на понятном им языке

Интервью с руководителем Центра теоретических и историко-социологических исследований ИС РАН, деканом факультета социологии ГУГН Владимиром Ядовым

Отношение российского общества к науке – это не только результат экономических и политических кризисов последних десятилетий. Это во многом и следствие позиции самих ученых, их нежелания вступить в активный диалог с миром. Тогда как у общественных наук в этом смысле есть уникальные возможности, им дано «влиять на движение «социальных планет». Об этом беседовал с Ларисой Козловой доктор философских наук, профессор, руководитель Центра теоретических и историко-социологических исследований Института социологии РАН, декан факультета социологии Государственного университета гуманитарных наук (ГУГН) при Российской академии наук, член экспертного совета по социологии РГНФ; почетный доктор Хельсинкского и Тартуского университетов, создатель Ленинградской социологической школы Владимир Александрович Ядов.

Владимир Александрович, почему так остро сейчас стоят проблемы российской науки?

Проблема науки, которая обсуждается сейчас очень много, — и в литературе, и в массовой печати, и обычными людьми — является острой по двум причинам. Одна причина состоит в том, что наша наука не в лучшем материальном состоянии, то есть мало средств получают научные учреждения, низкие заработки, многие уезжают (многие, правда, и возвращаются). Другая причина в том, что перестает воспроизводиться научное сообщество. Мало кто идет в науку из студентов. Студентов много, конкурсы большие, но, заканчивая свои университеты, они расходятся по разным денежным местам, с наукой мало связанным. Вместе с тем понятно, что в наше время та страна, которая претендует на статус великой державы, не может позволить себе не стимулировать науку по максимуму. Медлить с этим никак не возможно. Уже сейчас наметился разрыв между поколениями ученых. Еще немного — и науку трудно будет восстановить, сохранить ее преемственность.

Каково отношение общества к науке?

Я не знаю последних исследований, но несколько лет назад Гей Лапидус, американка, проводила исследование об отношении к науке в ряде стран. Россия была на одном из последних мест. Ну, я не скажу, что рядом с Кенией, но, во всяком случае, отношение к науке в массовом сознании было низкое. Наука не высоко ценится в стране. Возможно, потому, что люди не видят большого прибытка от нее по той причине, что очень немногие научные достижения реально внедряются в практику. Не говоря уже о том, что сейчас все на свете забивают рекламы западных лекарств, западных машин, западных технологий, ничего отечественного, помимо новейшего оружия, не пропагандируется.

А что можно сказать об отношении к своей деятельности ученых?

Что касается самих ученых, то они, как всегда, делятся на две категории. Одни работают потому, что ничего другого не умеют делать, они увлечены наукой. Они продолжают работать независимо от того, сколько им платят и в каких условиях они работают. Таких, наверное, 10% всегда найдется. Другие работают так же, не меньше, но вынуждены прирабатывать, где только можно. От этого устают и делают свою работу не всегда хорошо. Правда, совмещение разных занятий — а именно, и преподавания, и научной работы, причем научной работы в нескольких областях, — это плюс. Я специально интересовался исследованиями в этой области и довольно определенно могу сказать, что если люди одновременно ведут несколько тем, несколько проблем, они более успешны, чем те, кто разрабатывает одну-единственную проблему. Правда, это была область биохимии. Может быть, это возможно не во всех науках. Что касается социологии, то я убежден, что это так.

Однако важно, чтобы исследователь, вынужденный прирабатывать — не только разными темами, но и в разных организациях, — не утрачивал способности сосредоточиться. Умение найти дополнительный заработок и сохранить качество научной продукции, к сожалению, далеко не всегда совпадают. Так что такую «полифункциональность» научных сотрудников я бы не считала абсолютным благом. А как, на ваш взгляд, к науке относятся властные структуры?

Надо сказать, что среди ученых оживляется интерес к созданию разного рода клубов, семинаров, каких-то сообществ. Некоторые мои коллеги говорят, что у нас нет так называемого дискурса обсуждения проблем науки между собой, мало читаются научные журналы. Это последнее — правильно, журналы читаются мало. Но конференций, семинаров, на мой взгляд, стало больше. И они стали довольно интересными, потому что ставятся довольно острые вопросы: «куда идет Россия?» и «Куда она придет?», «Что и как нужно делать?», а «Чего не делать?». Правительственные или президентские структуры не очень внимательно прислушиваются сейчас к научным рекомендациям и далеко не всегда поступают разумно и правильно, чаще всего — напртив, неразумно и неправильно. Был у меня один коллега, эстонский депутат и мэр города Таллина Яаак Тамм, добрая ему память. Я ему сказал: «Вот ты мэр города Таллина, член парламента. И ты же социолог. Как ты относишься к социологии, находясь в этих двух ролях?». Он ответил: «Когда я социолог, я отношусь к социологии точно так же, как и ты. Когда я нахожусь в парламенте, я смотрю, кому это выгодно, кому это принесет вред и какая будет польза для меня лично». Боюсь, что такое отношение к науке у всех властных структур во всех странах. Скорее всего.

Я бы добавил еще к сказанному о пропаганде научных достижений. В средствах массовой информации, особенно на телевидении, нужны рассказы об ученых, о том, какие интересные результаты они получили. На телевидении есть сейчас программы, которые посвящены этому. Но, как правило, это программы западные. Рассказывают они о великих достижениях, интересных путешествиях западных ученых. У нас так же есть немало такого, чем можно заинтересовать общество и чем можно представить лицо нашей науки.

[Jüri Ginter]

Владимир Александрович, не могли бы вы, исходя их вашего большого профессионального и публичного опыта — работы директором академического института, экспертом и консультантом в научных фондах, правительственных структурах и т.д., — ответить, почему в нашей социальной политике долгое время не уделялось внимание науке? Почему эта сфера дошла до такого запущенного состояния? Потому, что наука, особенно фундаментальная, не может давать сиюминутный экономический эффект?

Социологи специально занимаются изучением трансформаций в тех странах, которые переходят из нерыночного общества в рыночное, демократическое. Это направление называется транзитологией. Один из постулатов транзитологии гласит о том, что власть действует по ситуации. А по ситуации она действует так, чтобы как можно быстрее получить какой-то результат. Если научное учреждение, лаборатория начинает некое исследование и утверждает, что что-то произойдет и произойдет нескоро, то это никому не интересно, и эту лабораторию не субсидируют. Вот в чем проблема.

Так значит, вопрос упирается в то, чтобы быстро и эффективно внедрять научные достижения?

Сейчас планируется реконструкция Российской академии наук. Я не знаю, насколько опубликованные и комментированные проекты (С. Белановским, в частности) будут приемлемы. Но идея такая, что академический институт должен стать своего рода предприятием, в котором есть менеджер, умеющий добывать деньги, и научный руководитель. Может быть, это и правильно. Но если все, что делают ученые, считать на «быстрые» деньги, тогда мы потеряем фундаментальную науку, просто потеряем.

Это совершенно очевидно. Но продолжим об общественной роли социолога. Мы знаем, что некоторые крупные западные социологи — например, Энтони Гидденс и др. — ушли в активную общественную деятельность, которая, безусловно, базируется на их научных знаниях. Они работают советниками, и к ним прислушиваются. Не означает ли это, что западные ученые в этом качестве обслуживают гражданское общество и потому востребованы, а у нас это невозможно? Ведь известна мысль, что социология расцветает при демократии.

Во многом вы правы. Но я бы добавил к этому, что в современной социологии, социальной теории, есть наиболее популярное направление — mainstream, связанное с утверждением, что мир постоянно изменяется, и в этом изменении ученые — это люди, отвечающие за знания, которые должны быть исключительно активны и должны выполнять свою гражданскую функцию. Поэтому активная гражданская позиция ученого — это очень популярная сегодня идея. На последнем конгрессе американских социологов Майкл Буравой, президент Американской ассоциации социологов, который передавал свои функции другому, произнес речь, посвященную именно тому, что наука должна обращаться к простому человеку, говорить с ним простым языком, конструировать образы мира, в котором он живет. Чтобы он мог выбрать тот образ мира и действовать в том направлении, которые желательны. Недавно Петр Штомпка, президент Международной ассоциации социологов, приезжал сюда и говорил примерно о том же самом. Он говорил о нескольких функциях ученых, важнейшая из которых — обращение к гражданскому обществу, потому что люди нуждаются в представлениях о возможном будущем, в умении выбирать то будущее, которое им желательно, и действовать в нужном направлении. Ученый должен быть активен. Штомпка говорил так, что от успехов астрономии движение планет никак не меняется, а от успехов общественных наук меняется общество. Поэтому мы должны влиять на движение «социальных планет».

Конечно, только надо, чтобы ученых слышали. Что, на ваш взгляд, они сами могут сделать, чтобы влиять на общество?

Единственное, что мы можем сделать, — это не ограничиваться разговорами между собой и публикациями в научных журналах. Надо писать в массовую прессу, выступать по радио и телевидению. Это обоюдный интерес.

Скажите, пожалуйста, могут ли организаторы науки — Министерство, думские комитеты — чем-нибудь помочь ей в повышении ее престижа в обществе?

Не знаю, нужны ли какие-то специальные газеты. Есть специальная газета «Поиск», но она обращена к самим ученым. Не думаю, что Министерство образования и науки должно издавать какую-то газету для популяризации науки среди людей. Это должны делать любые газеты.

Означают ли ваши слова, что дело повышения общественного и государственного престижа российской науки и, в частности, социологии — фактически целиком в руках ее популяризаторов и пропагандистов: прессы, телевидения, радио, интернет-сайтов, гражданских организаций?

Да, если сами ученые будут в этом видеть свою первейшую гражданскую обязанность.


См. также:
Лекция Владимира Ядова. Современное состояние мировой социологии
Владимир Ядов. Для чего нужна сегодня национальная русская социология?
Наталья Демина. Три дня из жизни В.А.Ядова

[Valdo]

Jadov on eesti sotsioloogia isa Ülo Vooglaiu suur Õpetaja. Ka talgujate sotsioloogia-alaste teadmiste lätteks on Jadov. Tänases päevas sotsioloogiliste (kvasi)uurimuste kvaliteeti nähes tuleb küll tihti ohata: sellised asjad poleks omal ajal ülikooli konkreetsete sotsiaalsete uurimuste nõukogu ekspertide käest läbi pääsenud!

[Sponsored content]